Пертурбации

Иммануил Капустин

Один садист, занимавшийся ловлей блох (он отрывал им лапки – по одной, потом усики, ушки, потом выкалывал глазки, отрывал попку, головку и все остальное так, что от блохи ничего не оставалось), пошел пить пиво и провалился в яму с дерьмом. То-то блохи радовались. Но это была злая радость, в просторечьи называемая злорадством. Да, разучились мы радоваться по-доброму.

Мужчина средних лет сел перед зеркалом и стал думать про себя: кто он такой. В результате он проплакал всю ночь, а утром повесился. Уж лучше бы он был женщиной. Может не повесился бы. Да чего уж. Теперь поздно.

Вавилов напился пьяным, прослезился и запел песню про остров Чунга-Чанга. Все дети радовались, и даже некоторые взрослые. Кое-кто даже подпевал. Потом все они, кто там был, взялись за руки и со светлыми улыбками на лицах пошли в магазин за портвейном. Потому что кончился. Всегда так бывает, что кончается в самый неподходящий момент.

Вахтанг проснулся утром и обнаружил, что уши у него заостренные и волосатые. “Должно быть, приснилось, что уши были гладкими и круглыми,” – подумал он. Следующим утром он обнаружил у себя рога. “Наверное, приснилось, что я был безрогим,” – подумал он. Наконец однажды он проснулся окончательным козлом. “Приснится же такое, – сказал он сам себе. – Какая нелепость! Приснилось, будто я был человеком. Бред. Бе-е-е!”

Однажды ассенизатор Вавилов поехал на юг и там впервые в жизни увидел море. Он был человеком неглупым, поэтому меланхолично подумал: “Сколько дерьма, и все черное”. Вслух же он сказал: “Красота!” – а то ведь могут и рыло начистить.

Ассенизатор Вахтанг имел склонность ко всевозможным умственным размышлениям и отдавал этому занятию все свободное время. Но так и не успел ничего путного придумать – сильно занят был по работе. Срать стали нынче помногу.

Одному ассенизатору снились цветные сны. Фу, какая гадость!

Ассенизатор Капустин (не автор, а однофамилец) был туг на ухо. Бывало так – кричат ему: “Эй, Монька, врубай насос дерьмо откачивать!” – а ему слышится: “Мануил Лексеич! Сгоняй-ка на горку, посмотри, может пиво привезли!” Капустин хватал авоську и бежал на горку. Коллеги (Вахтанг, Вавилов и другие) частенько его за это бивали и даже макали в производственную среду. Но он кроме глухоты обладал еще и недюжинным оптимизмом. Бывало, отплюется после очередной экзекуции и крикнет задорно так, с искоркой: “Еть,  .... ..... .... ... ....... .... ...... ... ....... ......... ...... ......мать!!!”

У одного ассенизатора часто бывали запоры, а у другого, его друга, наоборот – понос. Бывало, встретятся они и сидят, молчат – горюют. Потом один другому скажет: “Ну как оно, брат?..” А другой ему ответит: “Да так как-то все...” И сидят дальше горюют. Втайне каждый из них считал другого счастливчиком. Вот ведь какое оно счастье. Относительное!

Однажды Капустину (не автору, а однофамильцу) все надоело, и он решил эмигрировать. Начал рыть подземный ход в Западную Европу. Но ошибся в расчетах и вылез на белый свет точнехонько возле винного магазина. Посмотрел-посмотрел на толчею и махнул в отчаяньи рукой. “Одна, – говорит, – фигня. Что здесь, – говорит, – что там.” И полез обратно. Так волею случая страна сохранила для себя хорошего специалиста (ассенизатора).

Вавилов любил и ценил хорошую шутку. Бывало пнет под зад зазевавшегося прохожего, тот обернется удивленный, а Вавилов ему добродушно так улыбается и поясняет: “Шутка!” А у самого глаза хитрые, как у китайца.

Капустин (не автор, а однофамилец) был горбат. Левая нога у него была длиннее правой. А самым длинным было туловище, особенно когда Капустин вытягивал руки вверх. Но этой его из ряда вон выходящей особенности никто не замечал. Так Капустин и умер в безвестности, непризнанным при жизни.

У Вахтанга были скользкие подошвы на ботинках. Однажды он поскользнулся, упал на ж... и, в уверенности, что его никто не слышит, произнес: “Ё... т.. м..! – и добавил: – Б...!” А его и правда никто не слышал. Поэтому он отряхнул ж... и пошел дальше.

Пилат сказал, что он умывает лицо, руки, ноги и прочие гениталии. И ему все поверили, потому что он был очень простонародный. Только Вавилов не поверил. Ну да он с детства отличался недоверчивостью и чутким обонянием.

Капустин (не автор, а однофамилец) очень любил музыку, особенно оперетту. Как-то раз зашел он в пивную выпить кружку пива. И пока он пил свое пиво, у него вытащили все деньги, прямо из кармана. Тогда Капустин вышел на улицу и ужасно громко запел: “Финита, бля, комедиа!!!” Тут-то его менты и взяли.

Идет однажды заграничный иностранец Вахтанг по улице, а навстречу ему – местный трудящийся пролетарий Вавилов. “Это идет местный трудящийся пролетарий Вавилов,” – сразу догадался заграничный иностранец Вахтанг. А местный трудящийся пролетарий Вавилов понял: “Это идет заграничный иностранец Вахтанг.” “Сделаю вид, что ничего не произошло,” – подумал заграничный иностранец Вахтанг. А местный трудящийся пролетарий Вавилов подумал: “Сделаю вид, что ничего не произошло.” И они разошлись как ни в чем не бывало. Все это из окна наблюдал Иммануил Капустин (не автор, а однофамилец). И очень ехидно при этом улыбался.

У Вахтанга все время случались какие-нибудь неприятности. То то, то сё, а однажды он вообще – умер. Тут Вавилов сразу взял его за нос, крутит и приговаривает: “Экий ты, братишка, неудачник. Уж лучше бы ты бутылку портвейна с какого-нибудь железнодорожного что-ли моста уронил бы... Чем так то...” Но колесо истории взад, как известно, не крутится. Вперед – и то со скрипом.

Шел как-то Вавилов и потерял три рубля. Заплакал (ему на бутылку стало не хватать). А Иммануил Капустин (не автор, а однофамилец) шел и нашел. Засмеялся (ему на бутылку стало хватать). Вот и Фауст бывало говаривал, что, мол, деньги правят миром.

Вавилов в детстве занимался в кружке юных ассенизаторов. С увлечением. Он был ЮНАСС! А когда женился, пришлось бросить – жена возражала. Вот ведь как оно часто бывает, что великим людям семейная жизнь дает окорот и кусок хлеба заместо творческого парения!

Капустин (не автор, а однофамилец) часто ковырялся в носе. Ему все говорили – и Вавилов, и Вахтанг, и другие: “Ковыряйся, подлец, в носу, а не в носе!” А он на это только ухмылялся: “В чем, – говорит, – хочу, в том и ковыряюсь!” Ну и они его, строптивца, конечно, побивали частенько. А Капустин все равно в носе продолжал ковыряться. Вот какой молодец!

Случилось Вахтангу идти по улице и пинать пустую консервную банку. Пинал, пинал и попал ею в Тузика. “Мудак!” – подумал Тузик. Был он прав или ошибался – так никто до сих пор и не знает. А можно было бы уже, между прочим, и догадаться. Пора бы!



Предыдущая Содержание
Home Page
Следующая